— Вижу китов! — вдруг закричал марсовый. Те, кто услыхал этот крик, разбудили спящих. На палубе сразу стало тесно.

Киты плыли, то погружаясь в темные волны, то всплывая. Ныряя, они исчезали из виду, но тут же снова показывались высоко над водой их блестящие черные спины, точно смазанные маслом. Стоило одному киту скрыться, как тут же спина другого в туче брызг появлялась на поверхности. Они резвились, не обращая внимания на корабль и толпящихся на палубе людей. Всякий раз, когда кит всплывал, матросы восхищенно вскрикивали.

Катсу даже представить себе не мог, что на свете существует такое множество неведомых вещей. Не знал он и того, что мир столь необъятен. Для него, прожившего всю жизнь в небольшом монастыре, мир был сконцентрирован в нем. Но теперь в его душе стали понемногу происходить перемены, которые вселяли беспокойство, даже некоторый страх. И беспокоило его то, что незыблемость, охранявшая до сих пор его душу, дала трещину и начала рассыпаться как песок. Мир огромен, а значит и бог, создавший его должен быть еще больше. Может быть прав Диего насчет христианского бога? Только абсолют во всех его ипостасях — всемогуществе, всеведении и всеприсутствии — можно сотворить столь сложно устроенное мироздание. Тут Катсу задумался, мог ли Христос-Троица создать и японских, небольших богов? Так сказать помощников?

Когда стадо китов скрылось из виду, матросы, толпившиеся на палубе, стали возвращаться в свои каюты. Пробили склянки. Пошел спать и Катсу. Он долго ворочался и все думал, как же такой хороший, всемогущий и всеведущий бог мог создать дьявола, который вредит всем христианам? Диего говорил, что-то насчет свободы воли. "Надо бы завтра уточнить" — с этой мыслью Катсу, наконец, заснул.

Глава 25

Любовь молчаливого светлячка жарче любви трескучей цикады.

Японская пословица

Уже два месяца "Мацу-мару" плывет на восток по Великому океану, а Катсу так до сих пор еще не удалось увидеть хотя бы островок. За это время корабль успел попасть и в сильный шторм, и в полный штиль. Безветрие продолжалось пять дней и сопровождалось сильным туманом. Капитан на очередном совместном обеде рассказал, что такой густой туман всегда обволакивает корабли, плывущие в северных широтах. Катсу очень понравилось стоять на носу и представлять, что прячется за волнующими просторами серой пелены. Каждые две минуты доносились тревожные удары колокола, а затем на корабле вновь воцарялась тишина. Судзуки-сан также рассказал, что в штиль нельзя свистеть. Сам он этот гайдзинский обычай считал варварским и спокойно насвистывал веселые мелодии.

Набори штиль и туман не одобрял. Он жаловался всем, что в их каюте все отсырело — и постель, и одежда, и даже бумага, на которой японцы выписывали новые испанские слова. Паруса и палуба, действительно начали издавать отвратительный запах гнили и это вызывало уныние. Временами на мгновение выглядывало напоминающее сверкающий круглый поднос солнце и тут же снова скрывалось в густом тумане. Как только показывалось солнце, капитан сразу же хватался за секстант, пытаясь определить местонахождение корабля, но безуспешно. От этого Судзуки-сан стал злым и желчным. Несколько раз он устраивал учения по тушению пожаров, заставил матросов отскоблить до блеска палубу, очистить якорные цепи от ржавчины и починить все фалы и снасти.

Наконец, подул ветер, взошло солнце и горизонт чудесно преобразился в золотистый-багряный цвет. Но облегчения это не принесло. На судне началась цинга. Последние овощи были съедены еще месяц назад и люди начали болеть. К этому добавилась нехватка воды. Капитан сократил ежедневную норму с двух черпаков до одного. Матросы стали тайком пить морскую воду и у них стало ломить спины, выскакивать на коже огромные фурункулы. Нескольких самых тупых Судзуки-сан приказал выпороть и это на время помогло. Но тучи сгущались. Люди стали мрачными, случилось несколько драк.

Катсу тоже страдал от жажды, но ему помогали уроки испанского и поиск шпиона. Вместе с Набори они обошли все каюты матросов и солдат, взяли на заметку нескольких коротышек, после чего принялись следить за ними. Но те ничего подозрительного не делали и дело само собой затухло. Обстановка в каюте накалилась. Диего вспыхивал по каждому поводу, Набори ныл, а Катсу лежал закрыв глаза. Так продолжалось до тех пор, пока марсовый не закричал: "Земля!!".

Все тут же поднялись на палубу и воспряли духом. Первым признаком земли стали две птицы, похожие на бекасов, что уселись на мачте. Матросы и солдаты радостно закричали. Клювы у птиц были желтые, крылья — коричнево-белые; отдохнув, они пролетели над самой кормой и скрылись. Второй признак — шапки облаков над горами — еще больше воодушевил команды. Диего посмотрел в подзорную трубу, что ему дал Судзуки-сан и сказал, что это мыс Мендосино. Гавань там отсутствовала, и корабль встал на внешнем рейде. Была спущена шлюпка, в которую сели пятеро солдат и столько же матросов — они отправились, чтобы пополнить запасы пресной воды и провианта. Понимая, сколь это опасно, капитан Акияма-сан запретил остальным японцам высадку на берег.

На следующий день корабль поплыл дальше на юг. Получив вволю воды и овощей, люди на борту ожили и наконец, снова смогли наслаждаться путешествием по спокойному морю. Утром на десятый день после того, как корабль покинул мыс Мендосино, они увидели вдали берег, поросший лесом. Это была Новая Испания, которую японцы видели впервые в жизни. Все собравшиеся на палубе радостно кричали, некоторые даже плакали. Хотя они покинули родину всего лишь два с половиной месяца назад, им казалось, что путешествие длится вечно. Они похлопывали друг друга по плечу, радуясь, что трудное плавание завершилось.

Еще через день корабль приблизился к берегу. Стояла страшная жара. Яркие лучи солнца освещали белое песчаное побережье, холмы за ним были покрыты аккуратными рядами невиданных деревьев. И опять Диего пришлось отвечать на многочисленные вопросы. Катсу узнал много нового. Например, что деревья — это оливы и них съедобные плоды, из которых к тому же делают масло. А еще Новая Испания оказалась богата на разные фрукты. Катсу выучил много новых слов — манго, гуанабана, ананас, папайя, маракуя, гуава….

Внезапно загорелые и обнаженные до пояса местные жители — мужчины и женщины — с громкими криками выбежали из оливковой рощи. Часть из них бросилась к узким лодками и поплыли в сторону корабля. Судзуки-сан обеспокоился и приказал выдвинуть пушки из портов. Орудия зарядили картечью и стали ждать. Но как оказалось, жители всего-лишь привезли путешественникам свежие фрукты. Они окружили корабль со всех сторон и протягивали плоды матросам. Вблизи ацтеки выглядели худыми, одетыми в набедренные повязки или накидки, украшенные перьями. Цвет кожи менялся от темно до светло коричневого. Практически у всех были широки лица с крючковатым носом и черными глазами. Мужчины носили челку и длинные до плеч волосы сзади, завязанные в косы. Женщины носили распущенные волосы с вплетенными лентами. Сколько не разглядывал Катсу ацтеков — оружия он так и не увидел. Несколько ножей и все.

Тем временем на мачте подняли паруса и корабль начал входить в бухту. Гавань была больше той, откуда отплыл "Мацу-мару", но судов в ней почему-то не было. Бухту окаймляла песчаная отмель, а за ней возвышалось одно-единственное белое здание с пристройками. Его окружала крепостная стена с бойницами, но ни единой живой души не было видно. Это и было Акапулько.

Корабль бросил якорь. Японцы еще раз закричали от радости, а Диего даже встал на колени и принялся благодарить Господа. Его молитву заглушал гвалт птиц. Легкий бриз ласкал лица. Дождавшись окончания молитвы Акияма-сан, взяв Набори в качестве переводчика и гребца, сел в шлюпку и направился к форту, чтобы получить разрешение сойти на берег. Дожидаясь их возвращения, оставшиеся на борту, страдая от жары, лениво разглядывали расстилавшийся перед ними пейзаж. Солнце нещадно палило. Тишина, царившая на берегу, сильно беспокоила японцев.